К вопросу о подарках...
- Самый лучший праздник – Новый Год! – сказал Килька – А самое лучшее в нем – подарки. А самый лучший подарок – это видеокамера. Цифровая и малюсенькая совсем, вот такая.
Он показал.
- Ну, брат. Это уж ты хватил, брат…. – сказал я.
Потому что Килька мне брат. Младший, что бесит его чрезвычайно. Правда моложе он на три минуты с хвостиком, но против судьбы, как говорится, не попрешь.
- Намотай на ус! – сказала мама папе, и папа намотал. А было это в сентябре.
Настал декабрь, и мы задумались, особенно Килька.
- Никакого Деда Мороза нет, - заявил он маме как-то утром, собираясь в школу. – Уж я-то знаю, не маленький.
- Куда ж он делся? – задумчиво спросила мама. Она держала Килькину рубашку и махала ею, чтоб та скорей просохла.
Когда мама в задумчивости, лучше отложить выяснение отношений на следующий день, это всякому известно. Но Кильке вожжа под хвост попала.
- Не было его никогда. Нет, и не было. И не будет.
- Интересное дело! – пробасил папа с набитым ртом. – А кто, скажите на милость, принес вам коньки и фонарик, граф? И конфеты, помнится мне, выросли на елке первого числа.
Мы переглянулись.
- Вот только не надо! – сказал Килька презрительно. – Конфеты, фонарик… Дед Мороз-то тут при чем? «Борода из ваты». Я ребятам сказал, так они меня оборжали.
- Чего они тебя? – переспросил папа. За завтраком он плохо слышит.
- Обсмеяли. И рассказали все. Я вообще-то и сам подозревал, что все это туфта, но вы же сказали, а я поверил… и Севка поверил… А у нас в актовом зале репетировали, а я заглянул, и ему бороду подвязывали, и я его знаю… он из десятого «в», вот.
- Не устраивайте трагедий, граф, - пробормотал папа, а у мамы сделалось такое лицо, что мне захотелось побыстрее уйти в школу и остаться в группе продленного дня. Но на продленку третьеклассников не оставляют. «Во избежание базара», как говорит наша биологичка.
- Мало ли, кто над чем смеялся, - сказала мама. – Смех без причины – признак дурачины. Конечно, на вашем вечере будет ненастоящий Дед Мороз. Настоящий – он же никому не показывается. Появляется ночью, кладет под елку подарки и исчезает до следующей зимы.
- Не надо врать! – устало сказал Килька, и я понял, что пора вмешаться. Пихнул его в спину и сказал, что мы опаздываем на пять минут. После этого все завертелось, а потом мы оказались на улице, и у меня было два портфеля, а у Кильки ни одного.
- Балда ты! Понадобилось бодягу разводить. Нет его, нет его… Бери свой портфель. Чугунный он у тебя, что ли?
- Там гантеля, - сказал Килька. – Я Павлину обещал. И сам ты балда. Сколько уже можно ерунду слушать – уши вянут. Это же никакого терпения не хватит. Я им слово, а они мне… двадцать.
Так бабушка любит повторять: «я ему слово, а он мне десять». И прибавляет – «хулиганье-парень». Килька просто собезьянничал.
- Плюнь, - сказал я. – Плюнь и вытри. Какая тебе разница, кто принесет подарок – Дед Мороз, Снегурочка или Человек-Паук? Все равно видеокамеру ты не получишь, а получишь лыжи или рубашку. Или подписку на «Уральского Следопыта».
- Типун тебе на язык! – отозвался мой младший брат (опять собезьянничал с бабушки). Ничего ты не понимаешь, Севка. Тебе без разницы, а вот мне большая разница. Из принципа. Я их выведу на чистую воду.
А это он содрал у директора, Валентина Захаровича. Большая все-таки обезьяна этот Килька.
- Опоздали мы, - расстроилась мама. – Как же мы так оплошали-то, а, Севчик? Хоть бы кекс догадались купить. Давай на худой конец конфет возьмем.
Народу было море. Все куда-то спешили, толкались боками, ругались и искали мандарины. А мандаринов не завезли – только помидоры и лук. Но лук никого не интересовал. В конфетный отдел выстроилась длинная очередь. Я первый раз видел такую очередь: ее хвост обматывался вокруг контейнера с растворимыми супами и залезал в хлебный отдел.
- Прямо как в перестроечные годы, - вздохнула мама. – Когда колбасы не было.
Колбаса у нас, кстати, тоже закончилась, но, поглядев на маму и на очередь, я решил ничего не говорить. Лично я спокойно обойдусь без колбасы, а уж Килька и подавно.
- Простите, вы случайно не на биофаке учились? – спросила маму полная женщина, стоящая впереди. До этого она несколько раз оборачивалась, щурилась и даже открывала рот, но потом кто-нибудь пихал ее корзиной в бок или очередь продвигалась на шаг вперед, и тогда все начинали заниматься своими делами. Рядом с женщиной стоял белобрысый парень примерно моих лет и сосал чупа-чупс. Из-за конфеты щеки раздулись как у хомяка. Мне стало смешно.
- На биофаке, - настороженно ответила мама. – А вы, простите,… Галочка, ты что ли?
- Я! – расцвела женщина. – Конечно, я. Неужто так изменилась? Стоишь, стоишь, в упор не видишь…
Они придвинулись друг к другу, столкнувшись корзинами, и принялись обниматься, весело болтать и подталкивать друг друга локтями. Белобрысый вынул обсосанный чупа-чупс, понюхал его и уставился на меня.
- Привет! – сказал я.
- А это мой Вадик, - вмешалась женщина, бесцеремонно поддавая сыну коленкой под зад. – Прошу любить и жаловать. Круглый отличник…был. Четверка только по физкультуре.
Мама слегка покраснела.
- Молодец, Вадик. А это Сева. Тоже… неплохо учится. Поет в школьном хоре.
Никогда я не пел, даже не собирался.
- Привет, - сказал Вадик.
- Ну, привет, - согласился я. – Если не шутишь.
- Не шучу. Привет.
- Привет.
Так мы обменивались приветами до тех пор, пока мама не пригласила Галочку к нам, встречать Новый год. И хорошо, что пригласила, а то мне уже тошно стало. Вадику, по-моему, тоже.
За стол мы сели в семь часов, так, чтобы поспеть к началу фильма про то, как один пьяный по ошибке улетел в другой город и направился якобы в свою квартиру. А квартира, конечно, не его. Смешной фильм, забыл, как называется. Его каждый год показывают именно тридцать первого декабря, и мы каждый раз смотрим. «Традиция» - говорит папа.
Вадик лопал так, что будь здоров, аж за ушами трещало. Килька сидел рядом с ним и все косился опасливо, наверное, боялся, что гость и его уплетет за милую душу. Он ведь маленький и тощий, Килька. Сплошные ребра.
- Давайте, отдохнем перед сладким, - сказал папа.
- Зачем? – удивился я.
- Чтобы в пузе не слиплось.
- У меня не слипнется, - пообещал Вадик, но тут его мама, Галина Федоровна, сделала круглые глаза и предложила нам пойти в свою комнату «размяться».
В нашей с Килькой комнате было непривычно чисто, потому что вчера мы всей семьей делали генеральную уборку. После нее квартира блестит как новенькая, все перепутывается и ничего нельзя разыскать. Мои тапки, например, обнаружились под Килькиной кроватью, а его тетрадь по географии почему-то оказалась под моим одеялом и зашуршала, когда я на нее сел.
- Хорошо у вас, - снисходительно одобрил Вадик. – Просторно. И полка для дисков есть. Это что там, свежий «Крематорий»? Мне Дед Мороз сегодня принесет.
- Значит так, - сказал Килька. – Нет никакого Деда Мороза. И я вам докажу.
- Зачем доказывать? – поразился Вадик. – Я и так знаю, что нет.
- Ты знаешь, а другие не знают.
- Кто это не знает? – насторожился я. – Ты уж давай, брат, без намеков, брат. Я, что ли, не знаю?
- Нет, дед Пихто. Если знаешь, почему я тогда один с папой спорил?
- Потому что бесполезно - это как с богом, балда. Нет его, а ничего не докажешь.
- Бог есть, - авторитетно вмешался Вадик. – Я крещеный и точно говорю. А вы… эти, атеисты, что ли?
- Террористы, - сказал Килька. – Сам балда… это я не тебе, это ему. Отстань ты от меня со своим богом. Про Деда Мороза доказать проще простого, надо лишь подглядеть ночью, кто кладет под елку подарки.
- Лыжи.
- Хотя бы и лыжи. Подглядеть и схватить за руку.
- Ну-ну, - сказал я. – Подглядел так один. Помнится, в прошлый новый год мы тоже договаривались не спать. И я тебя потом будил два часа.
- Пять минут. И вообще, нас будет трое, потому что мама сейчас уговаривает Галину Федоровну остаться у нас на ночь. А она говорит, что обещалась сходить к друзьям в этом же доме, но Вадика оставит с удовольствием. Гы!
Вадик покраснел как томат.
- Ты подслушал!
- Да, - согласился Килька. – Чем и горжусь.
- И нечем тут гордиться. Свинство это!
- Ну, ладно, - сказал я. – Наконец-то у нас будет веселый Новый год, а то сплошное оливье и телевизор. Взялся за гуж, теперь доказывай.
- И докажу, легко. Имеется План.
План был дурацкий, но вечер прошел интересно. Мы танцевали, ели, играли в города, опять ели, записывали друг друга на магнитофон, жгли бенгальские огни, пускали в ванной мыльные пузыри, снова ели… И когда президент поздравил всех с Новым Годом, с новым счастьем, а папа выстрелил в потолок безалкогольным шампанским, мы заорали «ура» так громко, что позвонила соседская бабушка и пригрозила милицией. Конечно, это было чистой воды вранье. Вся милиция тоже праздновала перед телевизором и оливье. И горланила «ура» еще почище нас.
План был такой: Вадик якобы засыпает на диване (как самый тяжелый из нас троих) и его волей-неволей оставляют на ночь в комнате с елкой. А он, естественно, храпит понарошку, притворяется и в ответственный момент зовет нас. Тут вбегаем мы с фотоаппаратом, и все тайное становится явным.
И ничего не получилось. То есть, Вадик, конечно, заснул, как уговаривались, захрапел даже, но в гостиной его не оставили. Папа, закряхтев, взял его на руки и перенес в нашу комнату, на раскладушку. И подмигнул, закрывая дверь.
- Чудненько! – сказал Вадик, переставая храпеть. – Я тут, а елка там. И что будем делать, головы садовые?
- Плакать, - ответил я, а Килька помрачнел и сказал, что шутки у нас дурацкие, а паниковать нечего, потому что все еще впереди. После этого он разделся, лег, завернулся в одеяло и захрапел так же фальшиво, как перед этим Вадик.
- Это называется - «в кусты».
- Это называется «военная хитрость», - зло сказал Килька, переставая храпеть. – Сейчас, между прочим, заглянет папа - проверить, дрыхнем мы или нет. Ему же тоже неохота всю ночь колобродить. А если спим, тогда они с мамой достанут подарки, где там они их запрятали, и пойдут подбрасывать их под елку. А потом на Деда Мороза свалят, и опять мы в дураках.
- Это листовки подбрасывают, а подарки прячут, - сказал я.
Я хотел еще добавить, что в дураках останется один Килька, а никак не мы, но тут в коридоре послышались шаги, заскрипела поворачиваемая ручка, и храп грянул с новой, утроенной силой.
- Спят, - сказала мама. – Утомились. Ну, мы созвонимся завтра, Галочка. Пусть твое сокровище у нас переночует, а завтра выспимся и все вместе сходим в парк на ледяную гору. Ты позвонишь или лучше нам? Давай, Володя тебя проводит.
- Подожди, - сказала Галина Федоровна. – А как же…
Тут они закрыли дверь и начали шептаться и бормотать. Я навострил уши, но услышал только «тс-с», «вбж», «бырджщ» и прочую невнятицу. Потом хлопнула входная дверь, и мы поняли, что остались дома одни.
- Куда это они? – спросил Вадик. – Провожать пошли?
Килька сел на кровати, скрестив ноги по-турецки. Только чалмы не хватало.
- Они еще вернутся с твоей мамой. Или без нее, но с кульком.
- С каким кульком?
- С полиэтиленовым. Котелок-то у тебя варит или нет? Наши родители на тебя подарков не запасли.
- А ты, брат, правильно мыслишь, брат, - признал я. И тут в голову постучалась Мысль.
- А давайте, пока их нет, перетащим постели к елке. Разложим диван, а Вадик прямо на раскладушке переедет. И объяснять ничего не надо. Они возвращаются, а мы спим.
- О! – сказал Килька после короткой паузы. – А ты у нас тоже голова. Не так, чтобы….но с мозгами.
В общем, когда мама с папой вернулись (и чем-то долго шуршали в коридоре), мы уже вольготно расположились в гостиной и храпели кто во что горазд.
- Ничего себе сюрприз! – озадачился папа, а мама ничего не сказала и попыталась присвистнуть.
Они вышли на кухню и зашушукались там. Мы открыли глаза.
- Не спа-ать! – прошипел Килька голосом Кашпировского.
Прошел час, потом еще один. Сначала лежать с открытыми глазами было даже интересно: на улице под балконом стреляли петардами, хором пели «в лесу родилась елочка», кричали «с новым счастьем» и, кажется, даже дрались. Полоска света под дверью показывала, что мама с папой смотрят новогоднюю программу.
Наконец, все затихло. Полоска под дверью несколько раз мигнула: это родители бродили туда-сюда по коридору и совещались. «Думаю, можно», - невнятно сказал папа.
Он открыл дверь животом, потому что руки прятались за спиной. Еще за спиной пряталась мама. Она успела переодеться в ночную рубашку со снежинками и была похожа на красивую сонную Снегурочку.
- Придержи дверь, - попросил папа.
Он сделал несколько шагов, и тут Килька чихнул. Наверное, от нервности. Это у нас фамильное, я, например, тоже начинаю чихать, когда играю в прятки и шуметь - ну совсем нельзя! А на контрольных у меня болит живот.
Папа очень испугался. Он отпрыгнул назад и сбил табуретку, с нее скатились гантели, а в шкафу с грохотом оборвалась вешалка, хотя уж ее-то точно никто не трогал.
- Ты чего? – шепнул папа. – Почему не спишь?
- Я сплю, - мрачно заверил Килька. – Просто чих напал. Потому что пить захотелось. А так – сплю.
- Ну, спи, спи. Спокойной ночи!
Спиной вперед папа выбрался из гостиной. Дверь закрылась.
- Первая атака отражена, - сказал Килька нормальным голосом. – Штурм захлебнулся. Штурм унд дранг. Теперь твоя очередь, Вадик. А я вздремну.
Белобрысый Вадик устал и тоже хотел спать.
- Может, ну его, а? Может, не будет второй попытки?
- Вторая попытка будет, - жестко сказал Килька. – Она будет, и мы должны ее отразить. И вообще, не ной. Кто-то хотел, чтоб ему доказали, что Деда Мороза нет, а как до дела дошло, так сразу слабо стало. Сева, ты спишь там или как?
- Я бдю.
- Вот и бди. Вторая попытка обязательно будет, папа упрямый.
Упрямый папа предпринял вторую попытку через полчаса. Мамы за его спиной уже не было: она легла спать. Папа просунул голову в дверной проем и тихо спросил:
- Вы спите?
- Не совсем, - сказал Вадик.
Папа слегка рассердился.
- А почему?
- Пить хочется.
- Так иди, попей. Иди-иди, не стесняйся…
Пришлось Вадику тащиться на кухню, чтобы влить в себя полстакана воды. Папа дождался, пока он уляжется, и подоткнул одеяло.
- Спокойной ночи.
- Доброго сна, - задумчиво сказал Вадик в закрывающуюся дверь. Потом откинул одеяло и сел так резко, что заскрипела раскладушка.
- А вот я чего подумал, товарищи дорогие. А не останемся ли мы на бобах? В смысле, без подарков?
Килька душераздирающе зевнул.
- Не должны. Подарят утром, какая тебе-то разница? И вообще, у человека должны быть принципы.
- Ну да, - неуверенно согласился Вадик. – Принципы – это да. А если мне хочется, чтобы как обычно, я проснусь, а все уже под елкой?
- Перехочется. Люди, давайте же, наконец, спать. А ты, Севка, не спи, теперь твоя очередь.
Подумаешь, командир нашелся!
Я лежал с открытыми глазами и слушал, как затихает дом. Взрывы от петард слышались все реже, огоньки от китайского салюта тоже исчезли, только какой-то псих из дома напротив выстреливал из ракетницы в час по чайной ложке, и тогда в небе распускались одинокие, странные звезды. Каждая звезда, перед тем как погаснуть, так и норовила заглянуть в окно. Я представил, как мы лежим под своими одеялами, настороженные и бдительные, как разведчики, нахмурены брови, глаза просвечивают темноту; представил – и услышал дружный храп. Храпел Килька, умостив на сжатый кулак свою беспокойную голову. Шмыгая заложенным носом, храпел Вадик. Он еще посапывал в перерывах, вкусно чмокал губами, наверное, видел во сне торт или мороженое.
Тут я жутко разозлился, аж ноги холодными стали. Это что же такое получается: мой младший брат и толстый Вадик, который вообще гость, дрыхнут себе как ни в чем: не бывало, переваривают пироги с картошкой, десятый сон видят, а я должен лежать как дурак и караулить Деда Мороза. Которого, между прочим, и в природе не существует!
Я пихнул Кильку ногой, но он только всхрапнул как лошадь и повернулся, наворачивая на себя наше общее одеяло. Тогда я слез с дивана и босиком, в трусах, пошлепал в коридор.
На кухне горел свет. Я заглянул.
- С новым годом, - сказал папа. – С новым счастьем. Ты сегодня спать собираешься?
На нем была майка с надписью «Всем привет, а в хоккей мы продули!», пижамные штаны и тапки с ушами. Вид у папы был сонный, а глаза красные, словно он тер их кулаком. На столе стояла вазочка с мятными драже, папа любит ими «злоупотреблять», а потом говорит, что «страдает брюхом». Это он так шутит, а мама волнуется и порывается выкинуть драже в помойку.
- Я попить пришел, - сказал я.
Папа поднял бровь.
- У вас что – соревнование водохлебов? Или это пироги так подействовали? Учтите, граф, питие на сон грядущий чревато долгими ночными переходами.
Я учел и вместо воды налил себе соку. Все равно не спать.
- Спокойной ночи, - сказал папа. – Дубль третий.
- Спокойной ночи.
В комнате было душно и скучно. Я несколько раз присел, помахал руками, как советовал наш физкультурник, «бодро и энергично», попытался сесть на шпагат, но наткнулся на кресло и больно ушиб палец на ноге. Тогда я лег на пол и сделал «березку».
Когда стоишь на лопатках, все выглядит не так. Перед глазами поплыли розовые пятна, ноги болтались в воздухе, я даже испугался, что задену ими за люстру, но люстра куда-то пропала. Тогда я решил встать на голову…
- Ты что делаешь!...
Со всей мочи я шмякнулся на хребет и чуть не заорал от боли. Папа стоял в дверях с озадаченным лицом. Руки его опять скрывались за спиной.
- Это… чем ты тут занимаешься? А?
- Тренируюсь, - сказал я.
Килька застонал во сне. Папа покачал головой.
- Марш в кровать! «Тренируюсь», ну надо же! Господи, что за сумасшедший дом! Знаешь что, приятель, не буду я желать тебе спокойной ночи. Тем более что от ночи ерунда осталась, скоро рассвет. И ежели я еще увижу, что ты тренируешься, поешь хором или музицируешь, то учтите, граф, я вас приколочу к кровати гвоздями! Надеюсь, никто не будет в претензии.
Все это папа проговорил на пороге, не входя в комнату, чтобы спрятать то, что он держал в руках, но я все равно увидел, а если не увидел, то догадался. Большой пакет и коробка как от торта, так-то вот.
Когда я укладывался в постель, неожиданно проснулся Килька. Широко зевнул, размотал с себя мою половину одеяла и спросил:
- Ну как?
- Держусь, - ответил я.
- Это хорошо, - сонно пробормотал Килька и отвернулся носом к стене.
Я честно попытался заснуть, зажмуривал глаза, даже овец считал, как они прыгают через изгородь у нас на даче – все впустую. То есть, овцы, конечно, прыгали, но мне стало муторно на них смотреть, и я начал думать о папе, представлять, как он сидит в кухне, усталый до чертиков, в одной майке и пижамных штанах, сидит и ждет, когда мы уснем, и догадывается, что ничего в этом году не получится – мы уже взрослые и не очень-то верим в сказки. По-моему, это только здорово, но у родителей совсем другая логика. Например, когда мама замечает, что мы выросли из собственных штанов и пора идти в «Спортивный» - закупаться, вместо того чтобы прыгать от радости, она тяжело вздыхает и украдкой смотрится в зеркало. Наверное, ищет морщины. Или седину? Кстати, немного седины и мне бы не помешало. Зайти в класс, шикарно провести ладонью по морозной пряди, а когда Лера спросит, оттуда она взялась, ответить туманно и интригующе: «от страданий»…
Мысли плавно перетекли к страданиям. Интересно, может ли человек поседеть от бессонницы? В журнале «Оракул», который иногда покупает мама (и говорит, что это полная чушь), однажды писали о человеке, который поседел за одну ночь, так что его собственная жена не узнала. Правда, этот человек увидел привидение, выползающее из стены. Я, разумеется, во всяких духов не верю, но лежать стало как-то неуютно, тем более что гадский Килька опять потащил на себя одеяло и принялся стонать во сне. Сначала застонет, потом засмеется - вот она, жуть. Я плюнул на овец и отправился на кухню.
Папа грыз куриную ногу, заедая ее соленым огурцом. Увидев меня, он поперхнулся.
- Что опять стряслось? Пить захотел?
- Есть, - сказал я, хотя есть мне не хотелось.
- У этой курицы еще осталась нога, - сказал папа. – Присоединяйся.
И я присоединился. Мы хрустели, жевали и чавкали, поглядывали друг на друга, перемигивались и ухмылялись во весь рот. Папа оживился. По-моему, червячка он давным-давно заморил, а жевал из спортивного интереса, чтобы меня перегнать. Ну а мой червячок еще даже не проснулся.
- А вы сильны трескать, граф! – признал папа, откидываясь на спинку стула и поглаживая живот. И я понял, что пора перейти к светской беседе.
- Пап, что ты думаешь о привидениях?
Он долго смотрел на меня, будто размышлял, на кого я больше похож – на него или дедушку Веню.
- Знаете, граф, на ночь глядя я о них не думаю. И вам не советую.
Почему-то мне было крайне важно получить ясный ответ.
- Их не существует, да? Точно ведь?
- Абсолютно, - заверил папа.
- И ни из какой Атлантиды мы не происходили. Или из этой… Лемурии.
- Ни в коем случае.
- Мы произошли от обезьян, - уточнил я.
- Ты-то совершенно определенно от них, - любезно поддакнул папа.
- И НЛО это фуфло, да ведь?
- Да вы поэт, граф!
- А знаешь, в «Комсомолке» писали, что снежный человек, йеху…
- Йети!
- Вот-вот, этот йети действительно существует и ворует в Закарпатье женщин. А в Закарпатье же граф Дракула жил? Или где-то рядом, в горах…то есть, он, конечно, не жил…
- Он существовал, - сказал папа. – Слушай, друг, ты спать сегодня ляжешь?
- Лягу, - пообещал я. – Один вопрос только.
- Ну?
- Деда Мороза ведь тоже нет? – спросил я проникновенно, заглядывая папе в глаза. – Ну нет ведь? Правда?
Папа тяжело вздохнул.
- Нет, правда?
- Кривда. Вот проснешься поутру, глянешь под елочку…
- Что-то мне не спится, - мстительно заявил я.
Секунду-другую мы мерились взглядами: кто скорее отведет глаза. И папа проиграл. Он посмотрел в пустую тарелку, вздохнул и сказал:
- Дед Мороз есть. Это я говорю тебе совершенно точно. С полной ответственностью заявляю – есть, и точка. И иди, наконец, в постель – пятки застудишь.
Тогда я прогулялся в туалет, потом в ванную и промыл глаза холодной водой – чтобы отогнать сон. Потом вспомнил, что Боксер, победитель в арм-реслинге, очень рекомендовал холодные обтирания жестким полотенцем. До утра оставалось совсем немного, поэтому я намочил полотенце и вышел в коридор – растираться.
- Господи боже! – сказал папа и привалился к стене. – Зачем тебе полотенце, а? Скажи честно. Почему оно мокрое? Кровь носом пошла? Говори быстро.
Когда я объяснил – зачем, глаза у него стали совсем круглыми, испуганными, а брови подскочили вверх на километр. «Ряд волшебных изменений милого лица», как пишет Блок. А может, Пушкин.
- По-моему, ты переел, - сказал папа и зачем-то пощупал лоб – сначала себе, а потом мне.
- Я буду караулить Деда Мороза, - пояснил я.
- Зачем?
- Чтобы убедиться.
- Глупый ты, - сказал папа, устало и совсем необидно. – «Убедиться»! Как же он явится, если не все спят.
- Дед Мороз – это ты! – сказал я прямо.
- Нет, не я.
- Нет, ты! Ты и мешок за спиной держал, с подарками.
- Я ему только помогаю.
- Не надо врать, - сказал я спокойно. По-взрослому. И так же по-взрослому, смотря мне в глаза, папа ответил:
- А я не вру. Это по-другому называется. Ты подумай хорошенько.
И я подумал. Думал я долго, хотя электронные часы показывали уже 3:49, а, значит, наступило первое января, и через несколько часов нужно будет умываться, чистить зубы и праздновать дальше. Ночью в голову лезут какие-то сплошь грустные мысли. Я подумал, и знаете что? С одной стороны папа оказался прав. С одной – прав, а с другой – не очень, если придираться, а если нет – то, получается, мы весь вечер занимались ерундой. А что касается вранья, то это и в самом деле называется как-то иначе!
- Спать хочется, - сказал я со значением. – Так хочется, что глаза закрываются.
- Вот и отлично, - обрадовался папа, но тоже – со значением. – Иди и спи крепко, не просыпаясь.
- Спокойной ночи!
- Доброго сна!
И прибавил напоследок:
- Это, знаешь ли, не математика, чтобы убеждаться. Это совсем другое. Намного лучше.
Умный он человек, мой папа!
И я лег, и на этот раз заснул крепко, как и обещал. А когда открыл глаза, за окном уже плясало новое солнце, и в гостиной был накрыт стол, все расположились вокруг него и звенели чайными ложками. А Вадик даже что-то жевал.
- Проснулся, наконец! – сказала мама. – Так и всю жизнь проспишь.
Она налила мне чай в высокую, юбилейную кружку, намазала бутерброд маслом и медом. А вредный Килька толкнул меня ногой и прошипел как змея-гадюка:
- Проспал, эх ты, Шерлок Холмс! Раззява ты!
Все-таки маленький он еще, раз не может понять таких элементарных вещей. И, между прочим, я как в воду глядел.
Дед Мороз принес Кильке лыжи!